Анкету – там, где уровень, – поправила. Спасибо!

Не пойду! Ни за Ваську Кособорода, ни за Миная, ни за кóваля этого, ни за кого не пойду! – Ела устала яростно бежать и теперь просто сердито шла. Напрямки на любимый побочень – на реку – и давно уже миновала околицу. Глаза её то и дело наполнялись слезами, но те не успевали пролиться, а тотчас же высыхали на пламенеющих от ярости щеках.
– И останусь в девках! И помру невенчаной! – не в силах сдерживать бушующую внутри злость и обиду, эти слова Ела бубнила себе под нос. А могла бы и прокричать, да! Но в отсутствии свидетелей как-то не кричалось.

Отец Елицы сегодня вернулся с ярмарки – выгодно продал рыбу да выпил пива. И в благодушном своём настроении за разговором в кабаке снова зазвал в дом сватов.
– Приедут через неделю, – вещал он с расстановкой. Не спрашивал – информировал. – А ты подумай на сей раз. Лучинка-то твоя бабья ужо тлеет – время вспять не повернешь.
Ух! Остывшие было щеки Елы вновь вспыхнули, стоило ей вспомнить слова отца. А мать... что мать. Сидела в уголку да только кивала. Хорошо ей – как хотела, так в жизни и сладилось. А у Елицы, может, другой путь, другая дорога!

А вот на дорогу-то как раз Ела и не смотрела – злость на родителей шибко застила глаза. Оттого когда заметила она на пригорке незнакомого мужчину, было уже поздно. Незнакомец не был похож ни на крестьянина, ни на рыбака – в сапогах, наручах, кошель на поясе да охотничий нож. И шкура на плечах – издали будто и не шкура вовсе, а сам человек косматый и страшный.
Не то охотник, не то воин, – Ела уже знала, кто он – этот чужак. Но надежда всегда умирает последней.

Разбойник, а это без сомнения был человек нечестной жизни и недобрых помыслов, видно тоже заметил Елу (ещё бы – он-то, небось, не витал в облаках) и неторопливо шёл на сближение. Считал его неотвратимым, неизбежным? Оценивал добычу? А может, тоже того – посвататься хотел?
Ну, так это он очень невовремя. В другой раз, может, Ела и дала бы деру. Завизжала бы на всю округу – да кто б услышал? Догнал бы, проклятый – от иной судьбы не уйдёшь. Но сегодня сама матушка Макошь стояла на стороне своей девы, сегодня Ела была зла.

Завидев разбойника, она ничуть не сбавила шаг. Даже напротив – двинула в его сторону, словно шла на таран.
– Ну что, явился, окаянный? – яростно топнула она ногой, остановившись в десятке шагов от "косматого". – Сколько ждать-то можно, так тебя растак? А ещё племяник называется, родная кровь, тьфу! – девушка сочиняла на ходу, но ярость в ней была такая взаправдышняя, что сама б себе поверила. – С чего твоего дядьку деревенские должны хоронить? Он от дурной болезни, от поветрия помер, а мы отдувайся? За теми деревцами, – она кивнула головой в сторону деревни. – У телеги колесо и сломалось, а гроб на погост везти и жечь надобно! А там только отец мой, да два соседа – больше не нашлось дураков болезного трогать, тебя ждали, племянничек! – ох, сурова была Ела в гневе, но следовало заканчивать – остывала она, да и страх подбирался.
– Поспешай, пока солнце не село, не гневи богов. Я уже и сама вся чешусь, – девушка энергично почесала свои голые, искусанные вечерней мошкарой, руки. А красные щеки и глаза органично дополняли её образ горячечной. – Надо скорее пожечь его. Знахарка говорила, очень уж зараза цеплючая, – на последних словах в голосе Елы прозвучал страх. И хотя боялась она вовсе не выдуманной "заразы", а мордатого татя, всё это было как будто бы кстати.
– Так что я побегу, а ты следом, да поскорее! – не дождавшись ответа, Ела развернулась и побежала в сторону деревни. И сейчас ей кричалось как никогда хорошо:
– Батюшка-а! Батюшка-а! Он идёт! Я бегу к тебе, он идёт!

Отредактировано Елица (2022-06-02 03:00:52)