Явилась на белый свет в страшнейшую грозу, когда ураганный ветер ломал вековые дубы, молнии сверкали сплошными всполохами, ливень косыми стенами лупил так густо, что можно было захлебнуться в его потоках. Роды принимала бабка, хладнокровно выполняя роль повитухи, не реагируя на удары стихии в стены избы. Прабабка с интересом наблюдала за действом со своей печи, блестя глазами под кустистыми седыми бровями, время от времени шамкала, вытянув к потолку костистый указательный палец: "Деевка будет, от пошмотришь, девка, утопить бы ее шражу-то, а то бедо-о-овая будет, от пошмотришь, помянешь потом старую, да пождно будет!"
Прабабку никто не слушал, лишь летучая мышь под потолком, в самом темном углу избы, удивленно зевала, то расправляя, то складывая кожистые крылышки, вздрагивала от непривычного шума. Не могла уснуть.
В подполе возился и вздыхал домовой, беспокойно топотал по каменному полу, меряя мелкими шажками расстояние от полок с компотом до полок с соленьями. Дергал носом, шевелил усами, нервно тягал себя за бороду и сам же вскрикивал от боли, не контролируя свои движенья. Не мог уснуть.
Старый филин на чердаке молчал, мрачно вертел ушастой головой, освещал ночную тьму пыльного пространства желтыми глазами, терпеливо ждал, когда уже утихнет эта бесячья гроза.
Не мог уснуть.
Первый вздох новорожденной совпал с последним росчерком молнии, а первый крик показался необычно сильным и звучным, ибо в этот же миг резко умолкла аномальная гроза.
Росла будущая ведунья в любви и заботе трех женщин, ведающих старинное искусство, то самое, что испокон веков нагоняло суеверный ужас на темных селян. Который, однако, не мешал им обращаться к ведуньям за помощью, когда сильно припрет. Когда неладное творится в доме, к примеру, то вещи начинают жить своей жизнью, то молоко портится невесть отчего, то куры враз падут, то корова загрустит, а то и младенцы вдруг зачнут поголовно плакать и верещать денно и нощно, а то и взрослые девки да парни начнут хворать да таять на глазах. Да мало ли необъяснимых напастей может случиться в селе, оторванном от благ цивилизации!
Ребенком Вольха была спокойным, не плакала, не требовала к себе внимания, тянулась ко всему новому, здоровьем обладала крепким. Обучение ее походило на игру, к тому же девочка с малых лет привыкла быть рядом с матерью, когда та готовила зелья, собирала травы и коренья в лесу, когда принимала ходоков в хижине на отлете от ведьмовского хутора.
Складывать буквы в слова и затем рисовать такие же на листах самодельной бумаги ее научила бабка. Когда маленькая Вольха просила почитать ей сказку, бабка непременно тыкала пальцем в пожелтевшие от времени страницы, говорила - вот гляди, какая закорючка красивая! На что похожа? На домик, верно говоришь. Это "Д", а за нею, гляди-ка, словно око следит, она зовется "О"...

Голоса в голове
Как-то, будучи совсем мелкой, собирала Вольха морошку на ближнем приболотье. Мать шуршала травой тут же, невдалеке, проворно обирая низенькие кустики, густо усыпанные солнечной ягодой, и то и дело посматривала в сторону дочурки, опасаясь упустить малышку из вида. Опасности женщина не ощущала, но некий тревожный червячок все же ворохался в мыслях, и Варвара всерьез подумывала вернуться домой, хоть ягоды было бери-не хочу, и солнышко еще высоко.
- Доченька, пойди на во-ооон тот холмик, видишь, у него на маковке березка кривая торчит? Там ягоды видимо-невидимо! - услышала Вольха родной голос, и, не отвечая, радостно помчалась сквозь заросли к "во-оон тому холмику", такой приметный тут был лишь один. Мать и охнуть не успела, как девочка, взмахнув корзинкой, по самые плечи влетела в окно чарусы, скрытое густой болотной ряской.
Вызволить испуганную девочку не составило труда, но потом, отдышавшись, Вольха поведала матери, что будто бы там, в зыбкой донной глине, кто-то цепко схватил ее за ноги и не хотел отпускать.
Внимательный осмотр детских ног ничего не дал - пара царапин от коряг и никаких следов костлявых пальцев или когтей.
На вопрос девочки, зачем же мать послала ее к этому холмику, Варвара растерянно покачала головой, уверяя, что никуда она не посылала и вообще была занята, пересыпала морошку в корзинку, отсеивая листочки.
Такое случалось довольно часто и сильно мешало жить. Старшие женщины, выслушав девочку, устроили долгий совет, разводили руками, не понимая, в чем дело. Если бы то были бесы да другая какая нечисть, то и Варвара, и бабка с прабабкой бы сие присутствие непременно почуяли. Может, неспокойники? Души умерших, "живущие" на земле незримо, не могущие или не желающие покидать некогда родные места? Но эти бы, будь они злобными, просто убили бы девочку, а если добрые - то кто же так шутит или играет? Так и не пришли наши ведуньи к решению.
При достижении 13-ти лет голоса стали появляться гораздо реже, но порядка не было. Вольха могла их услышать раз в месяц, или каждый день в течение недели, или не слышать и вовсе за полгода.

Сила природы
Находясь в лесу, неважно, вблизи дома или вдали от него, главное, что это девственный лес, девушка ощущает себя на подъеме сил, и ей всерьез кажется, что вот взмахнет она руками, и взлетит выше верхушек самых высоких елей, как вольная птица.
А вот, бывая в селе, чувствует себя некомфортно и старается как можно скорее вернуться в лес, домой. Почти физически ощущает, как близость чужих людей как бы тянет из нее жизненные соки, по капельке, незаметно - но тянет. Так что рано или поздно Вольха будет ощущать себя болезной, словно не спала трое дней и ночей кряду.
Старшая Варвара(всех старших женщин зовут одинаково - Варвара, только прозвания разнятся)после долгих раздумий заявила, что Вольха - "лесная душа", и жить среди людей не сможет. Разве что случится чудо чудо и диво дивное, и кто-нибудь найдется особо могущественный, да и избавит младшую ведунью от такой напасти...

Никогда порог жилого дома не переступала нога незнакомки или незнакомца. Ходоков мать Вольхи принимала в отдельной хижине, причем Вольха усвоила, как мать ласкова и дружелюбна к женщинам, и как недобро глядит на ходоков-мужчин, да так, что большинство из бедолаг начинали заикаться или вовсе забывали, зачем пришли.
С другими детьми контакта не было. Однажды мать взяла четырехлетнюю Вольху с собой в Навью, на празднование начала пахоты. Местная ребятня лесную дикарку к себе не приняла, когда  мать окружили женщины с приветствиями и разговорами за жизнь, желая по случаю получить советы бесплатно, мальчишки и девчонки с вихрастым сорванцом во главе немедленно принялись дразнить чужачку исподтишка, грозить сжатыми кулаками и корчить ей немыслимые рожи.
В родном лесу Вольха гуляла сама по себе лет с шести, не опасаясь диких зверей, а вот в село - ни ногой.
К двадцати годам она уже могла замещать свою мать на посту в ходоковой хижине, готовить простейшие зелья, обереги и амулеты, но сие занятие никогда не было Вольхе по душе. Все сильнее тянуло ее побродить за окрестностями леса и не возиться с ходоками, зарабатывая ведьмовским ремеслом на жизнь.
Мечтала юная ведунья увидеть высокие горы и бескрайние моря, пустыни и степи, как в той чудесной книжке, что до сих пор была Вольхе настольной сказкой...